Прибалтийский флирт. На наших глазах возрождается он под ритмы собачьего вальса

Со времен армейской срочной службы дружил с литовскими парнями, призванными из Вильнюса и Лаздияя – Смольскисом и Тумасонисом. Нормальные советские хлопцы были, комсомольцы. Приглашали навестить после дембеля их Летуву. Лет сорок с лишним назад я и ездил в Вильнюс, Каунас. Неплохое литовское пиво пил, вспоминали с Антанасом и Юозасом военную молодость… И вот на тебе – закрыли для белорусов Клайпеду, пограничные пункты пропуска, въезд на авто с белорусскими номерами. Что же случилось? Полагаю, то же, что было и бывает всегда с собачками на поводках, концы которых зажаты в одной руке хозяина. Именно так видятся сегодня прибалтийские Литва, Латвия и Эстония: то они повизгивали от радости, получив ощущение свободы; то порыкивали от удовольствия, грызя подбрасываемые косточки; то повиливали хвостами, ожидая исполнения заманчивых обещаний; то по команде псаря начинали тявкать и бросаться на соседей, что та Моська на Слона.

ЛИТва сноВА ПРОсто уПАЛА с дуба

Без малого сто лет назад в Литве такое уже было. Та же Клайпеда открывала перед ней широкие горизонты – дешевыми морскими путями можно было ввозить товары со всего мира. Однако чтобы импортировать, нужно было что-то и вывозить. А с экспортом в крестьянской Литве дело обстояло туго. Выгоду она могла получить от пропуска через свой порт грузов из огромного Советского Союза. От восточного соседа они поступали еще во времена Российской империи, через Клайпеду шли такие потоки экспорта, что порт, подъездные железные дороги к нему постоянно расширялись, строились, давая работу сотням и тысячам литовцев. Но в 1925-м тот западный собачник натянул поводок и указал перстом на необходимость установления таможен на границе «независимой» Литвы с СССР. Попытка литовского правительства установить торговые отношения с советским правительством только от строгого взгляда хозяина превратилась в скуление побитого тойтерьера.

Вторая параллель, только с точностью до наоборот, происходит из 1926 года, когда военный министр Литвы заявил: «Линейные войска будут увеличены за счет резервов. Дело Виленщины требует, чтобы литовская армия была готова в любой момент…» Правда, в отличие от сегодняшней ситуации, о повышении бое­вой готовности министр говорил в отношении… Польши: «Всякие шаги на польской стороне границы отслеживаются очень внимательно… Литва не хочет чужой земли, но не позволит, чтобы ее земля оставалась под чужой властью… Если, например, Польша отважится напасть на Литву, то она должна будет бдительно оглядываться на то, что начнет происходить в ее тылу…» – тот же многоопытный псарь умелой рукой стравливал традиционную польскую гиену с литовской низкорослой собачкой корги.

Но, как завещал философ Гегель, нет противоположностей без их единства, нет единства без противоположностей. Польшу и Литву уже во второй половине 1920-х объединило общее дело фашизма, абортировавшегося, но выжившего в Италии. За первой соседкой Беларуси по его пути пошла и наша вторая соседка. Причем за обеими снова маячила фигура лорда с поводками в руке. Англия к тому времени очень содействовала Польше, практически руководила политикой Франции и на деле главенствовала в Литве. Однако между ней и СССР случилось подписание договора о дружбе и взаимной помощи, сильно испугавшего британского заводчика собак. Джон Буль в лице господина Чемберлена, и до того поощрявший «большую политику Польши на востоке», не сумел скрыть, что в ее успехе Англия заинтересована не менее, чем сама ясновельможная. А вернувшийся к власти в ней Пилсудский, отобравший в 1920-м у Литвы Виленщину, и не пытался маскировать своих намерений насчет присоединения Летувы по-новой. И потому стягивал жолнерское войско вдоль литовской границы. Целая свора готова была ворваться на сопредельную территорию, защищавшуюся потявкивавшими чихуа-хуа, которые, как известно, лают, но не кусаются… Сегодня нечто похожее творится на нашей границе, где Литва и Польша как бы готовы ринуться в бой из одной будки НАТО. Но не следует забывать об исторической изменчивости повадок шляхетных четвероногих, способных рвануть не только поводок, но и вообще в другую сторону. И так ли дружны в одном вольере немецкие овчарки и нидерландские джек-расселы, бельгийские грюнендали и норвежские бухунды, не говоря о прочих беспородных натовских шавках – того и гляди, перегрызутся за какой-нибудь «роял канин» из рук дяди Сэма, отбросив в сторону литовских визжащих щенков.

Ужас латВИЙских традиций и затянувшийся эСТОНский марафон

Из исторических источников мы знаем, что рассмотренная нами выше Литва уже сто лет назад могла иметь экономическую пользу от сотрудничества с Польшей, а точнее – с Западной Беларусью, откуда по Неману пошли бы плоты леса и барки со всяким добром. Но во второй половине 1920-х она, опасаясь за свою независимость, так и не отважилась пойти на установление прочных контактов с СССР. Зато в конце прошлого века, как в омут головой, соседняя страна бросилась в волны «независимости» и «демократии» западного образца. И оказалась в незавидном положении тургеневского Муму.

Примерно так получилось и с другой белорусской соседкой – Латвией. Со времен империи экспорт российских товаров шел через Ригу и Либаву, в том числе и белорусского леса по Западной Двине.

Но однажды в прошлом столетии латвийский министр иностранных дел произнес крылатую фразу: «Одно из двух – либо Россия присоединит к себе Латвию, либо… Латвия присоединит к себе Россию». Довольно мыслящий политик понимал, что ради совместной вооруженной обороны – в случае прокладывания силой оружия Советским Союзом себе дороги к морю – именно Польша предложит балтийским государствам создать политический союз. Но министр так же хорошо понимал, что никакой альянс не даст им такой экономической пользы, какую давала им в свое время принадлежность к старой России и может дать налаживание отношений с СССР. Но сработал эффект стаи, если не волчьей, то собачьей, в роли альфа-­самца и ­альфа-самки одновременно в которой выступила Германия. Под ее воздействием упомянутый эффект превратился в инстинкт – стадный, с ярко выраженными расовыми, националистическими признаками.

Первым президентом Латвии в 1922 году был избран Янис Чаксте, остававшийся на этом посту и второй срок с 1925-го. Так вот, за время руководства страной он подписал более четырех сотен законов, среди которых был и обязывавший государство и органы самоуправления «создать столько школ для национальных меньшинств, сколько необходимо». Более того, чтобы не допустить протестов, благородный президент исключил те школы из компетенции местных властных структур и подчинил их непосредственно министерству просвещения. И школы – не один десяток – были открыты. Но что в них делалось? Во-первых, большинство учеников составляли белорусы, которых обучали в основном учителя-латыши, совсем не знавшие белорусского языка и едва говорившие по-русски, а потому преподавание велось на латышском и по латвийским учебникам. Во-вторых, в рижских газетах нередко появлялись публикации, дискриминирующие белорусов и представителей других меньшинств. Например, депутат сейма Франц Кемп в одной из статей утверждал, что белорусов в Латвии нет, а все те, кого причислили к таковым при переписи, – «белые латгальцы», то есть «нечто среднее между поляками и русскими», которые являются «красной угрозой» и опасностью «обелорусивания Латгалии» (?!). Сегодня, надо признать, живы омерзительные традиции – шовинизм, вплоть до объявления коренных жителей Латвии негражданами, плодится, как те стаи бездомных собак на латвийских портовых пустырях. Сегодня неграждане прибалтийской республики вынуждены уезжать, убегать, как от бешеных псов, в том числе в Беларусь и Россию.

Столетие назад эстонская «демократия» тоже начиналась с запрета компартии. Конечно, нарождавшаяся «независимость» не обошлась без влияния извне: министр иностранных дел г-н Пуста, побыв некоторое время в Париже, вернулся настоящим «французом» и объявил себя в парламенте решительным сторонником «французско-­польской ориентации» – так же быстро, как сегодня это делают сторонники ЛГБТ. Хотя до этого Эстония целиком находилась под влиянием Англии и напоминала женскую особь мастифа, вилявшую коротким хвостом. И вот вдруг она превратилась в не менее преданную псинку флаффи, похрюкивавшую в состоянии бодрствования и похрапывавшую во сне. Такое перевоплощение встревожило владычицу морей, собиравшуюся устроить в прибалтийской республике базу для своего флота – прямо у ворот Ленинграда – и потерявшую такую возможность. Естественно, Джон Буль наказал перекрасившуюся сучку-бульдожку, закрыв для Эстонии кредиты на вооружения, создававшиеся для нее в Англии. Изменница же с прежней силой начала лизать руки новому хозяину, заявив о намерении вой­ти в тесный союз с Польшей – известно, для того чтобы провоцировать СССР и Германию к войне и тем самым давать Франции основания для ее военной диктатуры в Европе.

…В тот раз эстонский парламент не позволил сбыться чаяниям министра иностранных дел и отправил его в отставку. Отречение Эстонии от франко-польской ориентации разбили и грезы Франции о том, что она будет иметь сторонниками в Лиге Наций так называемую балтийскую группу государств. В результате от Пятой Республики отвернулись и Эстония, и Литва, и Латвия. Политические интересы прибалтийских стран, пожелавших сохранить независимость, оказались в резком противоречии с их экономическими интересами… Сегодня история повторяется: выгодное с экономической точки зрения положение у моря вряд ли принесет пользу политическому существованию «балтийских тигров», так и оставшихся в одной натовской конуре сворой дворняг, способной лишь на визг­ливый лай.

Александр Казак
Иллюстрациииз открытых источников Интернета